Воцерковление - наилучшее средство христианского воспитания. Почему дети воцерковленных родителей уходят из Церкви? Каковы же условия воцерковления

1. Спасение родителей в вечной жизни напрямую зависит от того – выберут их дети путь христианской жизни или нет?

Сказать, что это стопроцентно связано, то есть сказать это такой максимой: если ребенок не спасется, то и родители наверняка погибнут, – нельзя, потому что тем самым мы своими человеческими посылами ограничиваем волю Божию. Так же, как и свободу другого человека. Если мы допускаем, что и в навозе бывают жемчужины, что при всяческих негативных внешних условиях вырастает чистый, глубокий, значительный человек, то по тому же самому знанию человеческой свободы мы должны допускать и обратное – что у серьезных, ответственно относящихся к своей вере родителей могут вырасти дети, которые уйдут «на страну далече». И не потому, что они не так были воспитаны, что им было что-то недодано, а потому, что каждый человек сам стоит и сам падает, если данную ему свободу употребит себе не во благо. У всех на памяти хрестоматийные примеры ветхозаветных праотцов, у которых одни дети при одном и том же воспитании становились благочестивыми и благоговейными, а другие – греховными и неправедными. Но помнить о них нужно по отношению к другим, не применяя эти доводы самооправдания по отношению к себе. И если слова преподобного Пимена Великого: «Все спасутся, я один погибну» должны для каждого христианина быть ориентиром в оценке собственного внутреннего состояния, то и по отношению к нашим детям любой их грех есть повод и основание задуматься, что было не так в их воспитании, внешне, быть может, вполне правильном? И задуматься не для того, чтобы оправдать себя, вопия к своим сыну или дочери: что тебе не было дано? Деньги, образование, семейное тепло? Что же ты со мной теперь делаешь или что же ты жизнью своей так распоряжаешься? И такие, к сожалению, типичные воздыхания отцов и матерей, в душе своей уверенных, что перед ними, такими хорошими, виноваты дети, свидетельствуют об отсутствии покаяния за собственные грехи, которые помешали воспитать детей в вере и благочестии. Напротив, каждый родитель должен до последнего искать видение меры своей ответственности. Повторю: она не всегда абсолютна и не всегда все к ней сводится, но она есть.

2. Является ли ребенок, родившийся в семье, не освященной церковным браком, что называется, «блудным»?

По церковным законам такого понятия, как «блудный» или «приблудный» ребенок, нет. По законам Российской империи прошлых веков, действительно, был термин «незаконнорожденный», но это, конечно же, относилось не к церковному статусу ребенка, а к характеру наследования и его прав. Поскольку общество наше было тогда сословным, то и определенного рода ограничения для детей незаконнорожденных, то есть рожденных вне брака, существовали. Но все эти дети входили в ограду святой Церкви через Таинство Крещения, и для них не было никаких ограничений в церковной жизни. Странно даже мыслить иначе, тем более в наше время. Детям «приблудным», в мирском понимании этого слова незаконнорожденным, так же, как и всем другим, возрожденным в купели крещения чадам Церкви, открыта вся полнота пути ко спасению. Это грех не ребенка, а его родителей, подошедших к великому таинству чадорождения без трепета, по страсти, по похоти, в чем они должны каяться. Именно родители так или иначе будут нести ответственность и в этой жизни, и в жизни вечной. Но не нужно думать, что на ребенке лежит какая-то печать, которая будет его сопровождать всю его последующую жизнь.

3. Ребенок, рожденный в браке нецерковном, гражданском или даже незарегистрированном, освящается ли после последующего Венчания и меняется ли при этом его духовное состояние?

Конечно же, счастливы дети, рожденные в законном венчанном браке у верующих людей, хотя бы потому, что весь путь своего бытия от самого начала – от утробы матери и даже до того, когда он был зачат, – церковные молитвы призывали на него благословение Божие: уже в самом чине Таинства Венчания на этого ребенка, еще не сущего. А потом его отец и мать молились о том, чтобы Господь дал им ребенка. И будучи еще во чреве, он освящался через причащение его матери, а потом был крещен и не в пять-семь лет, а во время, когда младенцу и нужно быть омытым в купели крещения. Как много даров благодати получает такой ребенок! Однако это не значит, что другой, рожденный в нецерковном браке, является каким-то проклятым, отверженным. Он просто обделенный, бедный, у него нет всей этой полноты даров Божиих, данных рожденному в православной семье. Конечно же, это не значит, что потом такой человек не может вырасти добрым, хорошим, благочестивым, обрести веру, сам создать нормальную семью, найти путь к спасению. Безусловно, может. Но лучше не лишать ребенка того, что ему в Церкви даром дается по милости Божией, лучше не отказываться от даров Господних, помня при этом, что они нам даны не для нашего увеселения и развлечения, а как то, что необходимо, как то, что нам бесконечно полезно и необходимо. Лучше иметь, чем не иметь, вот и все.

4. Можно ли воспитать ребенка православным, если один из родителей неверующий?

Трудно, конечно, но при сохранении терпения верующим отцом (верующей матерью), при молитвенном устроении своей жизни и неосуждении второго супруга – можно.

5. Что делать, если один из супругов категорически против воцерковления ребенка, считая, что это насилие над его душой и что, когда он вырастет, то сам сделает свой выбор?

Во-первых, ему или ей нужно показать логический абсурд этого утверждения, заключающийся хотя бы в том, что за такого рода доводом стоит непризнание за ребенком полноценности человеческой личности, ибо его неучастие в церковной жизни – это тоже выбор, который сейчас делают за него родители, в данном случае либо отец, либо мать, считая, что если он сам с возрастом уверует, то станет христианином и начнет церковную жизнь, а пока за него решают взрослые и от нее отстраняют, так как по своим юным летам он не может на этот счет иметь никакой вразумительной точки зрения. Данная позиция сходна с позицией иных деятелей общественной жизни, которые утверждают, что поскольку дети не могут правильно сформировать своих воззрений по отношению к религии, то лучше никаких знаний о религии им в школе и не давать. Логическая и жизненная неосновательность такой позиции также очевидна.

Как в таких обстоятельствах вести себя верующему родителю? Несмотря ни на что, искать пути приобщения сына или дочери к церковной жизни – через рассказы о евангельских повествованиях в соответствии с возрастом ребенка, через рассказы о святых, о том, что такое Церковь. Нет возможности часто бывать в храме, бывайте тогда, когда это получается. Но ведь и в этом случае мудрая мать или мудрый отец сможет сделать так, что редкий поход в храм, пусть несколько раз в год, может оказаться для ребенка настоящим праздником. И быть может, это ощущение встречи с Богом как чего-то совершенно необыкновенного запомнится ему потом на всю жизнь и никуда от него не уйдет. Поэтому не нужно бояться этой ситуации, но нельзя и сдаваться и слепо все принимать. И как себя вести, когда подрастающий сын будет спрашивать мать, возвращающуюся из церкви: мама, где ты была? А она будет говорить, что была на рынке? Или когда дочка спросит: мама, а почему ты не ешь котлеты и не пьешь молока, и она ответит, что сидит на диете, вместо того, чтобы сказать, что сейчас Великий пост? Какая же мера лукавства и фальши войдет в жизнь семьи через эту мнимую толерантность и мнимое предоставление ребенку свободы! А сколько на самом деле будет у него отниматься, даже искренность в отношениях к нему родителей. Да, нельзя заставлять одного из супругов говорить с ребенком о вере, но нельзя и другого – не говорить о ней.

6. Как помочь ребенку воцерковиться, если ты сам пришел в Церковь поздно?

Помочь тем, чтобы самому идти по пути спасения. Слова преподобного Серафима Саровского, что вокруг спасающегося спасаются и сотни других, бесконечно верны для всех жизненных ситуаций, в том числе и семейной. Рядом с настоящим праведником человек скорее зажжется верой и узнает, что такое свет радости христианства, чем с едва тлеющим огарком.

7. Каким образом можно помочь детям ощутить реальность Бога, как говорить с ними о Боге?

Линия нашего поведения в этих вопросах должна быть в целом такой же, как и все наше поведение в плане воспитания детей. Не нужно ставить особую воспитательную задачу, не нужно писать особые методические указания для супруга или супруги и непременно прочитать много специальных книг. Опыт Богообщения в определенном смысле приобретается только человеком самим, в том числе и ребенком, никто вместо него не помолится, никто вместо него не сможет услышать слова Евангелия так, как их услышали за две тысячи лет уже миллионы православных христиан.

Но с другой стороны, можно помочь маленькому человеку подвести его к Богу близко-близко. Для этого надо просто жить рядом православным христианином, не фальшивя и не забывая о том, что наши дети через нас могут соблазниться или же, напротив, потянуться к тому, что мы считаем главным в жизни. А все остальное – частности. И можно, конечно, из жизнеописаний святых или из воспоминаний просто достойных людей привести многочисленные эпизоды, как кто-то, когда-то в детском возрасте с помощью старших ощутил реальность Бога. И этот частный, к конкретному человеку относящийся опыт, безусловно, очень ценен. Но главное в воспитании детей в Боге – самим жить по-христиански.

8. Знание Бога и знание о Боге – разные вещи. Вопросы и сомнения посещают человека с раннего возраста. Как родителям отвечать на них своим детям? И в этом смысле в их религиозное воспитание должно входить такое понятие, как домашняя катехизация?

Безусловно, в нормальную благочестивую жизнь православной семьи входит чтение Евангелия. Если родители постоянно читают его сами и для себя, то столь же естественно будет сначала пересказывать, а потом читать Священное Писание своим детям. Если Жития святых для нас не исторический источник, как, к примеру, для В.И. Ключевского, а, действительно, самое востребованное душой чтение, то мы без труда найдем, что прочитать ребенку, сообразно с его нынешним возрастным статусом и готовностью адекватно воспринять. Если сами взрослые стремятся сознательно участвовать в богослужении, то они и своим детям будут рассказывать о том, что происходит на Литургии. И начав изъяснять слова молитвы Господней «Отче наш», попытаются дойти и до Символа веры, объясняя, почему они верят, во что верят, что такое Бог, в Троице славимый, как это могут быть Три Ипостаси Единого Бога, за что пострадал Господь Иисус Христос. И год за годом, разговор за разговором, богослужение за богослужением будет возрастать уровень сложности, уровень приближения к тому, что мы называем верой Церкви. Если таким образом подойти к домашней катехизации, то обретение собственной веры будет для ребенка естественным процессом, реальной жизнью, а не умозрительной школой, которую надо непременно одолеть за пять, семь или десять лет.

9. Когда у наших детей возникают вопросы и сомнения, связанные с верой, как на них отвечать?

Маленький ребенок, как правило, мало подвержен сомнениям. Обычно они начинаются на первых этапах взросления, когда он входит в общение с другими детьми, неверующими или невоцерковленными, и те говорят ему какие-то клишированные, от взрослых услышанные фразы по поводу веры в Бога или Церкви. Но здесь надо с полной степенью убежденности, взрослой уверенности, без снисходительной улыбки и юмора найти такие слова, чтобы показать всю немощь этих обывательских софизмов, с помощью которых многие оправдывают свое агностическое мировоззрение. И уберечь своего ребенка от такого рода искусительных сомнений может всякий человек, и необязательно глубоко начитанный творений Святых отцов, а просто сознательно верующий.

10. Что делать, если ребенок не хочет носить крестик, срывает его с себя?

Это зависит от возраста. Во-первых, не надо надевать крест слишком рано. Разумнее будет регулярно давать ребенку носить его тогда, когда он уже понимает, что это такое. А до того лучше, чтобы крестик или висел над кроваткой, или лежал в красном углу рядом с иконами, на самого же младенца надевался тогда, когда его несут в храм причащаться Святых Христовых Таин или по другим каким-то урочным случаям. И только когда ребенок начнет понимать, что крест не игрушка, которую следует на прочность проверить, и не соска, которую нужно в рот засунуть, то тогда уже и переходить к его регулярному ношению. И само по себе это может стать одной из важных вех во взрослении, воцерковлении ребенка, тем более если мудрые родители соответствующим образом себя при этом поведут. Допустим, сказав, что лишь по достижении той или иной меры взрослости и ответственности разрешается носить крестик. Тогда день, когда ребенок наденет на себя крест, будет действительно значимым.

Если же речь идет о ребенке, растущем в нецерковной семье, у которого, скажем, крестные верующие, то хорошо, если он не отказывается носить на себе крест, что уже само по себе говорит о душе ребенка, о его хоть какой-то мере расположенности к Церкви. Если же для того, чтобы он надевал крестик, нужно употреблять насилие, духовное или даже физическое, то, конечно, от этого следует отказаться до той поры, пока он не согласится на это сам, своим свободным произволением.

11. А с какого возраста, если все нормально, ребенок может сам надеть крест?

В большинстве случаев в три-четыре года. Для каких-то более сознательных младенцев, быть может, еще и раньше, но, думаю, что начиная с трех–четырех лет наступает пора, когда родителям необходимо на этот счет обеспокоиться, затягивать дальше не стоит.

12. Обязательно ли водить ребенка в воскресную школу?

Желательно, но не обязательно, потому что воскресная школа воскресной школе рознь, и может оказаться так, что в храмах, куда вы ходите на службу, нет хорошего педагога или внимательного воспитателя. Совершенно необязательно, что священник окажется с педагогическими навыками и знанием разных возрастных методик, он может и вовсе не уметь разговаривать с детьми пяти-шести лет, а только со взрослыми. Сам по себе священный сан не является гарантией каких-то особенных педагогических успехов. Поэтому даже с этой точки зрения совершенно необязательно отдавать ребенка в воскресную школу. В семье, тем более, если она большая, азам катехизации можно учить ребенка проще и лучше, чем во время групповых занятий в воскресной школе, куда приходят разные дети с разными навыками и уровнями благочестия, что далеко не всегда могут родители контролировать. Но для семьи малодетной, где один или два ребенка, их общение с верующими сверстниками очень важно. Ведь неизбежно, что чем старше они будут становиться, тем осознаннее будут понимать, что как христиане они в меньшинстве и в каком-то смысле «белые вороны», а когда-то дойдут и до евангельского понимания грани между миром и теми, которые Христовы, и до того, что это нужно принять, и принять с благодарностью. Поэтому для ребенка так важна позитивная социализация, необходимо ощущение, что он не один, что и Вася, и Маша, и Петя, и Коля, и Тамара вместе с ним от одной Чаши причащаются и что они не все только о покемонах говорят, и не только то, что происходит в детском саду или в школе, является возможным уровнем общения, и что едкая шутка, издевательство, право сильного – это не единственный закон жизни. Такой позитивный опыт в детстве очень важен, и мы должны по возможности не ограничивать жизнь наших детей только своей семьей. А хорошая воскресная школа может оказаться в этом изрядным подспорьем.

13. Некоторые родители смешивают понятия «воспитания» и «образования», так что часто второе подменяется первым и даже становится главным. С христианской точки зрения, о чем более всего должны печься родители?

Понятно, что прежде всего – воспитание. А образование, если оно приложится, то слава Богу, а если нет – ничего страшного. Культ получения диплома о высшем образовании, собственно, даже не образовании, а социальной статусности, которая из него вытекает, напрямую связан с духом века сего. При некотором иерархическом построении общества возможность вскарабкаться на более высокие ступеньки (чаще всего умозрительно, иллюзорно) ассоциируется исключительно с получением диплома об окончании престижного учебного заведения. Если бы родители стремились давать своим детям достойное образование ради него самого, то это было бы не так уж и плохо. Но по большей части образование получают лишь для того, чтобы иметь диплом. В одних случаях, чтобы избежать армии, отсюда в последние годы возникло такое огромное количество желающих попасть в аспирантуру. В других случаях, чтобы перебраться из маленького населенного пункта в более крупный, желательно в город столичного или областного значения. А иногда просто потому, что человеку, родители которого в свое время окончили институты, как бы тоже неловко остаться без высшего образования. Я знаю много людей, которым оно потом в жизни абсолютно не пригодилось, и они проявляли к этому полное безразличие. Поэтому могу сказать только одно: хорошо бы родителям-христианам, чтобы над ними это клише не довлело и чтобы они не ставили перед собой цели дать дочери или сыну образование только потому, что иначе возникнут какие-то жизненные неудобства или раз так принято, значит, и нам надо.

14. А религиозное образование детей в чем должно заключаться?

Прежде всего, в примере родительской жизни. Если нет этого примера, а есть все остальное – детская Библия, попытка привить навык утренних и вечерних молитв, регулярное посещение богослужения, воскресная школа или даже православная гимназия, но нет христианской жизни родителей, того, что раньше называлось «тихой благочестивой жизнью», то ничто детей верующими и церковными не сделает. И это главное, что православные родители не должны забывать. Так же, как и те нецерковные люди, у которых даже и сейчас, когда прошло уже лет пятнадцать с 1988 года, сохраняется эта инерция: «Я своего ребенка отдам в какое-нибудь церковное место (допустим, в воскресную школу), его там дурному не научат». Но и хорошему трудно будет научить, если ему там говорят: молись и постись, а дома родители в Великую Пятницу едят отбивную и смотрят чемпионат мира по футболу. Или утром будят свое чадо: иди на литургию, в школу воскресную опоздаешь, а сами останутся досыпать после его ухода. Так не воспитаешь.

С другой стороны, что тоже не нужно забывать, дети не воспитываются сами по себе. И наличие примера христианской жизни родителей не отрицает, а напротив, подразумевает их усилия, скажем, организационно-воспитательные, по привитию детям начальных навыков веры и благочестия, которые естественным образом определяются общим укладом жизни семьи. Сегодня немногие из молодых родителей знают, что такое церковное детство, которого они сами были лишены. А оно складывается из таких вещей, как зажженная вечером перед сном лампадка (и не просто раз, два в году, а мама с дочкой привыкли это делать, и дочка потом, и годы спустя будет помнить, в каком возрасте ей первый раз разрешили лампадку зажечь), как праздничная пасхальная трапеза с освященными куличами, как уставная трапеза в постные дни, когда дети знают, что семья постится, но это для всех не какой-то тяжкий труд, а просто по-другому не бывает – это жизнь. И если требование поста, разумеется, в сообразной по возрасту ребенка мере, не ставится перед ним как некая воспитательная задача, а просто потому, что все так в семье живут, то, безусловно, это будет душе на пользу.

15. Что значит христианское воспитание?

Христианское воспитание детей – это прежде всего попечение о них, готовящее их к вечности. И это его главное отличие от позитивного правильного секулярного воспитания (в данном случае говорить о дурном воспитании или об отсутствии оного смысла не имеет). Хорошее с нравственными идеями секулярное воспитание готовит детей к должному бытию в этом мире, к их должным отношениям с родителями, с окружающими, с государством, с обществом, но не к вечности. А для христианина главное – прожить земную жизнь так, чтобы не лишиться блаженной вечности, чтобы там быть с Богом и с теми, кто в Боге. Отсюда возникают различные посылы и целевые установки. Отсюда возникает различность оценок и желательность тех или иных социальных статусов и материальных приобретений. Ведь то, что хорошо для христианина, всегда для мира было и будет юродством и безумием. Так что в иных случаях родители-христиане стараются уберечь своих детей от излишней образованности, если она связана с непременным вращением в греховной среде, от слишком высокого социального статуса, если он связан с компромиссами для совести. И от многого другого, что для светского общества непонятно и неприемлемо. И вот это взирание на Небо, это памятование о бесконечности Небесного – главный посыл христианского воспитания и главная его особенность.

16. С какого возраста родителям надо начинать религиозное воспитание ребенка?

С рождения. Потому что на восьмой день ребенку нарекается имя. В районе сорокового дня он чаще всего принимает Таинство Крещения, после чего, соответственно, начинает причащаться, получает доступ к другим церковным Таинствам. Так что жизнь ребенка в Церкви начинается с первых дней его бытия. Кстати, в этом смысле православные отличаются не только от большинства протестантов, которые детей не крестят, но и от католиков, которые, хотя и крестят, но миропомазание или, как у них называется, конфирмацию, первое причастие человек получает только уже в сознательном возрасте, тем самым как бы рационализируется взгляд на человеческую личность, которой лишь с интеллектуальным осознанием становятся доступны благодатные дары Причащения и дары Святого Духа. Православная Церковь знает, что непонятное разуму, сокрытое пока от младенчествующего умом ребенка открывается ему иначе – открывается в душе и, быть может, даже более, чем для взрослых.

Соответственно и домашнее воспитание ребенка в вере также начинается с самого начала его жизни. Однако мы не найдем никаких педагогических трактатов у святых отцов. В православном богословии не было такой специальной дисциплины, как семейная педагогика. Мы не найдем в церковной истории и специально собранных воедино, типа того, как это сделано в «Добротолюбии», неких педагогических советов для верующих родителей. Педагогика никогда не была зафиксированной доктриной в Церкви. Видимо, убежденность в том, что христианская жизнь родителей естественным образом воспитывает детей в духе церковности и благочестия, была свойством церковного сознания на протяжении двух тысяч лет. И из этого-то сегодня мы тоже и должны исходить. Христианская жизнь матери, отца – нелицемерная, настоящая, в которой есть молитва, пост, стремление к воздержанию, к духовному чтению, к нищелюбию и милосердию, – вот что воспитывает ребенка, а не прочитанные книги Песталоцци или даже Ушинского.

17. Как научить маленького ребенка молиться и какие молитвы он должен знать наизусть?

Вообще нет какого-то особого молитвенного правила специально для детей. Есть наши обычные утренние и вечерние молитвы. Но конечно, для маленьких детей это не означает вычитывание текстов, которые они на 99 процентов понять не могут. Для начала это может быть молитва своими словами – о маме, о папе, о других близких, об усопших. И молитва эта, как первый опыт разговора с Богом, должна быть словами совсем простыми: «Господи, маму, папу, дедушку, бабушку, сестричку мою спаси и сохрани. И мне помоги не ссориться, капризы мои прости. Больной бабушке помоги. Ангел-хранитель, защити меня твоими молитвами. Святой, имя которого я ношу, будь со мной рядом, дай мне от тебя научиться доброму». Такую молитву ребенок сам может сказать, но чтобы она вошла в его жизнь, нужно усердие родителей, которые во всяком своем настроении и расположении духа найдут на это силы и желание.

Как только ребенок сможет сознательно за мамой повторить: «Господи, помилуй!», как только сможет сказать сам: «Слава Тебе, Боже», так надо начинать учить его молиться. Просить и благодарить Господа Бога можно научиться очень рано. И, слава Богу, если это будут одни из первых фраз, которые маленький ребенок произнесет! Слово «Господи», сказанное перед иконой вместе с мамой, которая слагает младенцу пальцы пока еще просто для физического запоминания православного перстосложения, уже отзовется в его душе благоговением. И, конечно же, смысл, который вкладывает человечек в эти слова в полтора, два, три года иной, чем у восьмидесятилетнего старца, но не факт, что молитва старца будет до Господа доходчивее. Так что тут не нужно впадать в интеллектуализм: мол, мы сначала объясним ребенку подвиг искупления, совершенный Христом Спасителем, потом – почему он нуждается в помиловании, потом то, что просить у Господа нужно только вечного, а не временного, и только когда он все это поймет, можно будет учить его говорить: «Господи, помилуй!» А что такое «Господи, помилуй», понимать нужно будет всю жизнь.

По мере взросления, психического и физического, а у всех детей оно по-разному происходит, необходимо постепенно запас выученных молитв потихонечку увеличивать. Молитву Господню «Отче наш» ребенок, если ходит на богослужение, слышит, как ее в храме поют и как дома читают всякий раз перед трапезой, запомнит очень скоро. Но родителям важно даже не столько научить ребенка запомнить эту молитву, сколько пояснить так, чтобы ему было понятно, о чем в ней говорится. Другие начальные молитвы, к примеру «Богородице Дево, радуйся!», тоже вовсе несложно понять и выучить наизусть. Или молитву Ангелу-хранителю, или своему святому, иконка которого в доме есть. Если маленькая Танечка с раннего детства научилась говорить: «Святая мученица Татиана, моли Бога о нас !», то это у нее на сердце останется на всю жизнь.

Лет с четырех-пяти можно уже и более длинные молитовки начинать с родителями разбирать и запоминать. А переход от начальных молитв к полному или сокращенному утреннему и вечернему правилу, на мой взгляд, лучше вообще осуществить попозже, когда ребенок сам захочет молиться, как взрослый. И лучше подольше удерживать его на каком-то наборе более простых, детских молитв. Иной раз даже сказать о том, что пока ему еще рано вычитывать такие молитвы, какие утром и вечером читают папа с мамой, ведь он же не понимает всего, о чем в них говорится. Желание дорасти до взрослых молитв нужно в детской душе заронить, тогда позднее полное молитвенное правило не будет для ребенка какой-то тяготой и обязаловкой, которую нужно каждодневно выполнять…

Мне рассказывали люди из старых церковных московских семей, как в детстве, в тяжелые сталинские или хрущевские годы, мамы или бабушки учили их читать «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся». Эти молитвы читались почти до самого взросления, затем добавлялся «Символ веры», еще несколько молитв, но я ни от кого не слышал, чтобы в детстве его заставляли читать полные утренние и вечерние правила. Дети начинали их читать, когда сами осознавали, что краткой молитвы недостаточно, когда им уже по собственному желанию хотелось читать церковные книги. И что может быть более важного в жизни человека – молиться потому, что душа просит, а не потому, что так заведено. Сейчас же в очень многих семьях родители стараются своих детей заставить молиться как можно раньше и как можно больше. И, к сожалению, бывает, что у ребенка отвращение к молитве возникает в удивительно быстрые сроки. Мне пришлось в одной книге читать слова современного старца, который писал уже достаточно большому ребенку: не нужно тебе столько молитв читать, читай только «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся», а больше тебе ничего не нужно. Все святое, великое, церковное ребенок должен получать в таком объеме, в котором он способен это усвоить и переварить.

Маленькому ребенку целиком утреннее и вечернее правило для взрослых даже прослушать до конца со вниманием очень трудно. Это только особенные дети, избранники Божии, с раннего возраста могут долго и сознательно молиться. Разумнее было бы, подумав, помолившись, посоветовавшись с кем-то, кто опытнее, создать для своего ребенка некоторое краткое, удобопонятное молитвенное правило, состоящее из несложных по тексту молитв. Пусть это будет его начальным молитвенным правилом, а потом в него потихонечку, по мере взросления ребенка, добавлять молитву за молитвой. И наступит день, когда он сам захочет перейти от детской усеченной формы к настоящей молитве. Детям всегда хочется подражать взрослым. Но тогда это будет устойчивая и искренняя молитва. Иначе ребенок будет бояться родителей и только делать вид, что он молится.

Страница 1 - 1 из 4
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | Все
© Все права защищены

Чтобы понять, что такое воцерковление в православии, достаточно представить, как река вливается в море, так и верующий человек познает в течение жизни глубину общения с Богом, растворяясь в церковных служениях и поклонениях.

Этому процессу нет конца, но есть начало - катехизация, которая помогает новообращенному человеку влиться в лоно православной Церкви.

В чем смысл воцерковления

Звучание самого слова «воцерковление» говорит само за себя, это действия, совершаемые людьми, которые решили принять православное крещение и жить полноценной жизнью христианина.

Предшествующим действием внедрения людей в церковную семью является катехизация - изучение основ христианской жизни, которое призвано пробудить в человеке жажду познания глубин православия.

Православный храм

Прихожане, посещающие церковь только по праздникам и ведущие мирскую жизнь независимую от церкви, особо нуждаются в воцерковлении. Ведь в результате человек преображается духом, меняет свои нравы и отношения, стараясь подражать образу нашего спасителя Иисуса Христа.

Для православного человека «воцерковиться» означает:

• влиться в организм православия;
• наполниться духом церковной жизни;
• быть духовно и нравственно связанным с людьми из церкви;
• свой дух, нрав, отношения соизмерять с Христовыми заповедями.

Важно! Воцерковить - стать клеточкой церковной общины, православной Церкви, важнейшими свойствами которой являются свойства:

• святость;
• апостольность;
• единство;
• соборность.

Святость является основным из свойств, характерных для истинного христианина.

О христианской жизни:

Христианская честь, нравственная чистота, благочестие, богобоязненность для воцерковленного человека не просто слова, это показатели его жизни.

Христианская жизнь

Апостольность означает всей своей жизнью свидетельствовать о благой вести, принесенной Иисусом в этот мир. Каждый истинный православный в какой-то мере апостол, если он несет христианскую веру людям, не знающим спасительной миссии Христа.

Единство - непоколебимая вера в Бога Отца, Сына и Святого духа, исповедание целостности Святой Троицы .

Соборность проявляется в единодушии и единомыслии общности в церкви.

Обрести настоящую веру в Бога - познать реальную глубину Божественной жизни, почувствовать веяние Духа Святого.

Это нельзя ощутить на физическом уровне. Нецерковному человеку трудно понять, что воцерковление - это погружение в Божью жизнь, чтобы взлететь духовно вверх. Этот процесс нельзя разделить на составляющие: физически жить вне церкви, душевно оставаясь в миру, а духовно стараться понять Бога. Только полное погружение в Божье присутствие гарантирует воцерковление.

Истинное наполнение Церковными традициями, законами, канонами , постами и молитвами преображает, очищает человека. Новоцерковные люди, познавая глубину и красоту жизни во Христе, вливаются в океан любви, под названием народ Божий.

Огромная гордость охватывает православных людей, когда они каждой клеточкой своего разума осознают, что они не только прихожане определенного храма, а сопричасники Богу, великой Церкви. Это и есть воцерковление, нелегкая, но очень счастливая жизнь, наполненная присутствием Божьим.

Что нужно сделать, чтобы влиться в жизнь Церкви

В современном обществе у нецерковного человека может возникнуть вопрос «Как правильно воцерковиться?»

Православному верующему легче влиться в церковную жизнь при помощи духовного наставника, который поможет познать тайны и методы познания жизни в Боге.

• Для понятия основ Православного вероучения следует регулярно читать Святое Писание , Библию, предания и послания святых. Познавая подвиги веры истинных христиан, живущих по законам Божьим, умирающих за веру, православные верующие приобретают образец для своего возрастания в познании Благодати Отца, Сына и Святого Духа.

Библия, Священное Писание

• Приобретение веры, православия не заключается только в ношении нательного крестика и посещении храма по воскресеньям и великим праздникам, а в жажде обновления общения со Святой Троицей, Богоматерью и всеми святыми.
• Только познав Благодать Святого Духа, Божественную энергию, наполняющую людей во время Божественных Таинств, человек приобретает силу исполнить вторую заповедь Христа. (Иоан. 13:34).

Важно! С помощью духовного наставника новоцерковный человек познает секреты служений, поведения в храме и распорядке церковной жизни, которая постепенно становится частичкой его собственной судьбы.

Так рождается воцерковленный человек.

Господи Боже Вседержителю, Отче Господа нашего Иисуса Христа, все естество словесное же и безсловесное словом Твоим создавый, вся от несущих во еже быти приведый, Тебе молимся, и Тебе просим, Твоею волею спасл еси рабу Твою (имярек), очисти от всякаго греха и от всякия скверны, приходящую ко Святей Твоей Церкви, да неосужденно сподобится причаститися Святых Твоих Тайн.
И от нея рожденное отроча благослови, возрасти, освяти, вразуми, уцеломудри, удобромудрствуй, яко Ты привел еси е и показал еси ему свет чувственный, да и умного сподобится света, во время еже определил еси: и сопричтется Святому Твоему стаду…

…Сам и ныне, сохраняяй младенцы, Господи, благослови отроча сие, вкупе с родители и восприемники его, и сподоби е во время благопотребное, и водою и Духом отрождения: сопричти е святому Твоему стаду словесных овец, нарицающихся именем Христа Твоего…

В заключение обряда воцерковления младенца крестят, мать получает отпуст.

Молитва при крещении ребёнка

Воцерковляется раб Божий (имярек), во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь.
Во-первых: «врата». Крещение как вступление в Церковь и в ней - в новую жизнь Царства Божия.
Также вводит ее во храм, глаголя:
Внидет в дом Твой, поклонится ко храму Святому Твоему.
После входа: сама жизнь Церкви предстает как восхваление и поклонение, как «радость, мир и праведность» Царства.
И входит посреде храма, глаголя:
Посреде Церкве воспоет Тя.
И, наконец: Церковь сама как шествие и восхождение к небесному Царству, конечному исполнению всей жизни в Боге.
Также вводит пред дверьми жертвенника…

Как правильно начать воцерковление? Андрей Ткачев

Что уводит подростков, воспитанных в воцерковленных семьях, из Церкви? Стоит за расцерковлением юношей и девушек кризис веры, неприятие лицемерия или тяга ко греху? На вопросы отвечает игумен Петр (Мещеринов).

— Многие священники говорят, что более 75% воцерковлённых подростков перестают ходить в храм. Получается, что 8 подростков из 10 уходят из церкви… А что бы вы могли сказать по этому поводу (на основании ваших наблюдений)? Почему у воцерковленных родителей дети уходят из церкви?

— Действительно, печальный опыт свидетельствует, что не менее 2/3 детей, воспитанных в Православии от младенчества, при наступлении юношеского возраста сбрасывают с себя церковность как обузу. Здесь есть несколько причин.

Первая - то, что церковность в сегодняшних постсоветских семьях подчас бывает лишена подлинного христианского содержания, представляя собой своеобразную смесь идеологии, магизма и «советских» комплексов, мимикрировавших под православный обиход (безответственность - под видом « », неуважение к себе и к другим людям - под видом « », разобщённость и злоба - под видом «борьбы за чистоту Православия» и т.д.). Дети просто не получают настоящего христианского духовного и нравственного воспитания, не происходит их встречи со Христом; поэтому когда они приходят в тот возраст становления личности, в котором все авторитеты подвергаются сомнению, - «церковь без Христа» этой проверки не выдерживает. Ведь если произошла живая встреча со Христом, от Него невозможно уйти. Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу (Пс. 138, 7)? А Церковь только затем и существует, чтобы эта встреча произошла, чтобы общение со Христом крепло и росло. Если именно такой церковности в семье нет, то дети, становясь юношами и девушками, в силу особенной чувствительности подросткового возраста к истине и её отсутствию, ко лжи и лицемерию, псевдоцерковность отвергают.

Вторая причина - что в силу той же восприимчивости к истине и лжи подростки начинают чувствовать недолжное состояние многих сторон современной православной жизни. Молодые люди уходят не из Православной Церкви, а из сегодняшнего российского варианта церковности. В нём нет многих атрибутов подлинной Церкви: общинности, любви, солидарности, правды и дерзновения говорить правду, нестяжательности, мудрости, несвязанности стихиями мира сего. Место всего этого занимает гипертрофированная богослужебно-дисциплинарная сторона, к которой принуждали всю жизнь своих детей православные родители, складывая у них убеждение, что Христова Церковь - это только лишь хождение в церковь. Вот все эти ставшие самоцелью «должен» и «нельзя», посты, запреты, обязательность выстаивать богослужения и читать дома одно и то же обрыдшее правило и отвергаются молодыми людьми - потому что в них они не обрели Христа и Его Церковь.

Вдобавок пустое место отсутствующей подлинной церковности занимают у нас вещи по сути нецерковные. Именно от них и уходят молодые люди. От брюзжания на современность, политиканства, коммерции, от того, что говорится одно, а живётся по-другому. От сусальности и лицемерия взрослых, от ханжества, сведения христианства только лишь к елейной лексике и к узкой субкультуре. От того, что нравственность, прямодушие, честность подвергаются в современном обществе, а вслед за ним и в современной церковности, аберрации. От того, что на это нет никакой . От стремления поверхностного православия задушить всякую душевность и эмоциональность, которые особенно важны в подростковом возрасте. От идеологии «яко свиния лежу в калу». От изоляционизма и злобы на весь мир - особенно это тяжело тем молодым людям, студентам, которые побывали в Европе…

Совершенно отталкивают от себя нормальных молодых людей наши церковные страшилки, апокалиптика, «младостарцы», кликушеские паломничества и проч., и проч. От этого и уходят. И нельзя сказать, что с какой-то агрессией - скорее с усталостью и желанием сбросить с себя обузу. От Христа усталости не бывает, жизнь Им и с Ним ежесекундно интересна и захватывающа. И если в наиболее чутком возрасте молодые люди Церковь оставляют, значит, Христа они в нашей церковной жизни не нашли.

Третья причина - и это тот единственный действительно обоснованный упрёк, который можно предъявить современной молодёжи - . Произошедшая в середине XX века так называемая «сексуальная революция» имела одним из своих последствий то, что в сфере общепринятой морали добрачные связи перестали порицаться и стали нравственно приемлемыми. Достаточно сравнить отношение к супружеским и к досупружеской интимной жизни: первое так или иначе всё же не одобряется и осуждается, второе стало в постхристианском мире принятым как норма.

Надо сказать, что сегодня это является, пожалуй, самой серьёзной пастырско-миссионерской проблемой: для множества молодых людей, вкусивших такой «новой морали», оставаться в Церкви с её неизменно отрицательным отношением к добрачным связям становится очень сложным. Но тут мы как раз и видим «срабатывание» тех факторов, о которых я сказал выше. Да, в Церкви есть правила, нормы и условия, на которых она будет стоять до скончания века - истины веры и нравственности. К ним относится И если бы наша церковная жизнь полноценно выявляла Христову Церковь и своей красотой привлекала людей, то такие нравственные условия многие молодые люди, и даже, может быть, большинство молодых людей, скорее бы всего, приняли, потому что взамен они бы получили живую жизнь во Христе и всестороннюю реализацию достойного человеческого и христианского существования. А так получается: от лица Церкви возглашается - нельзя! этого не делай! Хорошо, ответит молодёжь; а что взамен? А ничего… Посты и правила, хождение в церковь, торговля и кликушество. Для молодого человека это неприемлемо. Ради Христа он готов пойти на целомудрие. Ради обрядовости, ура-патриотизма и т.п. - никак.

— Некоторые священники, чтобы заинтересовать подростков, при храмах создают кружки, военно-патриотические клубы, театральные студии, спортивные секции и т.д. Что бы вы могли сказать о подобной практике, исходя из собственного пастырского опыта)?

— Прежде всего нужно понять, что здесь невозможно создание каких-то «выделенных мест», в которых течение жизни совершается по-другому, нежели во всей церковной жизни. Уход молодёжи из Церкви - прямое следствие общего положения дел на наших приходах и в православных семьях. Стало быть, нужно начинать с этого.

Можно устроить сто кружков при храме; но если молодые люди не увидят в самой нынешней православной церковности Христа, то, что Его Его свет и любовь преображают их родителей, - все эти начинания будут бесполезными. Церковь, в конце концов, не дворец пионеров. Поэтому нужно изо всех сил стремиться превращать наши приходы в настоящие христианские общины, в которых естественным порядком нашлось бы место и молодёжи. Тогда бы и люди внешние, глядя на своих сверстников, имеющих в своих общинах полноту и радость жизни, зауважали бы Церковь и прониклись бы к ней, по крайней мере, интересом. А пока такого уважения и интереса к церковной жизни нет - и рассчитывать на то, что какие-то отдельные меры будут успешны, не приходится.

Хотя, конечно, сказанное не означает, что ничего делать не надо. Разумеется, нужно создавать внебогослужебную среду общения молодёжи всеми средствами, которые есть в распоряжении того или иного прихода. Но наиболее эффективной здесь будет сама настоящая христианская жизнь.

— Если подросткам предложить собираться за чаепитием, чтобы изучать и разбирать Священное Писание со священником, как вы считаете, им это будет интересно? И если - да, то как это лучше организовать?

— Это зависит от священника. Во-первых, священник должен не только знать и любить , но и уметь прилагать его к современной жизни во всех её проявлениях. Во-вторых, священник должен быть абсолютно честен и искренен перед молодыми людьми. Если эти два условия будут соблюдены, то подросткам это, несомненно, будет интересно.

Но и тут мы упираемся в сказанное выше. Любовь к Священному Писанию в иерархии ценностей, принятых явочным порядком - и увы, вовсе не без участия священников - в нашей приходской жизни, стоит совсем не на первом и даже не на десятом месте, а где-то в конце списка. Честность же - вообще такое качество, культивирование которого большинству наших православных не очень свойственно. А для священника быть открытым, искренним и честным - это просто великий подвиг, которому препятствуют многие факторы, начиная от корпоративной этики, отношений с архиереем, благочинным и настоятелем и заканчивая материальной стороной жизни, когда основное обеспечение большой священнической семьи идёт за счёт треб, ритуалов и бытового магизма, а вовсе не евангельской проповеди.

Подытоживая, могу сказать: подростки и молодые люди, уходящие из Церкви, - индикатор положения в нашей церковной жизни. И положение это неблагополучное. Здесь нужно в этом обвинять не молодёжь, якобы поддавшуюся на «западное влияние», «козни врагов» и проч., а самих себя: как это мы так распорядились двадцатью годами церковной свободы, что молодые люди из Церкви уходят. Осмыслить этот вызов и изменить положение вещей - важнейшая задача как пастырей нашей Церкви, так и всех православных христиан.

Здравствуйте! Давно хотел спросить: у вас в соборе воцерковляют младенцев и вносят в алтарь до крещения. А почему так? Обычно же после крещения происходит воцерковление и внесение в алтарь.

ОТВЕТ

Здравствуйте! Спасибо за Ваш вопрос!

Он распадается на два:

1) Воцерковление до Крещения

Такой порядок предусмотрен нашим православным Требником, молитвы и богослужения в котором («требы», имеющие в виду духовные потребности конкретного человека) расположены в соответствии с хронологией жизни человека (от молитвы в первый же день жизни, которую мало кто читает, до отпевания).

Именно там воцерковление младенца и стоит прежде Крещения.

Строго говоря, это обряд 40-го дня после рождения, предусматривающий не только молитву о младенце, но и молитву о матери на ее вход в храм и возможность приступать к Причастию. Правда, этот срок мало кто соблюдает.

Богословским обоснованием этого обряда является евангельская параллель с принесением Младенца Иисуса на 40-й день после Рождества в Иерусалимский храм (Лк. 2:22-23) — история, лежащая в основе праздника Сретения Господня. Неслучайно в конце воцерковления священник произносит молитву праведного Симеона «Ныне отпущаеши».

То, что в большинстве храмов это делают, совмещая с Крещением (точнее говоря, немедленно после Крещения), можно оправдать по принципу «чтоб два раза не ходить» — из чисто практического удобства.

В Феодоровском соборе воцерковление до Крещения не является общеобязательной нормой (возможно и воцерковление в соответствии с общепринятой практикой — совмещая с Крещением), но всё же мы стараемся склонить родителей, желающих покрестить своё дитя в нашем храме, к тому, чтобы сделать это именно так — торжественно, во время церковного собрания, как правило, в конце воскресной Литургии.

В этом, во-первых, глубокий духовный смысл, основанный на Библии (о чем было сказано выше): подобно Христу-Младенцу, дитя приносят в храм, чтобы «представить пред Господа» (Лк. 2:22), а затем, после такого «представления», крестить.

Во-вторых, в этом есть, как говорят, миссионерский смысл, особенно актуальный в наши дни: ведь многие молодые родители, желающие крестить своих детей, имеют слабое представление о Церкви как о богослужебном собрании. И здесь уже не только младенец «представлен пред Господа», но и Церковь представлена перед этими людьми, малознакомыми с нею. Тем самым им, хотя бы мимолетно, демонстрируется Церковь, членом которой через Крещением станет их младенец (о Крещении как о вступлении в Церковь идет речь на предварительной беседе и именно там озвучивается приглашение прийти на Литургию для воцерковления).

Наконец, в-третьих , этот трогательный обряд очень украшает службу и выглядит очень символично, напоминая всем присутствующим о том, что в каждом дитя потенциально рождается Христос, Которого встречает Церковь в лице священника, каждый раз произносящего великие слова радости, однажды произнесённые старцем Симеоном и навсегда запечатленные в Евангелии.

2) Внесение в алтарь некрещеных

Речь идёт не о «взрослых грешниках», а о младенцах, так сказать, невинных блаженных существах. И эта практика (внесение в алтарь младенцев до крещения, при воцерковлении) существовала в древности, хотя впоследствии и была упразднена. Вносили, кстати, не только мальчиков, но и девочек…

ВОЦЕРКОВЛЕНИЕ ШКОЛЫ

(На память о С.А. Рачинском).

С.А. Рачинский написал немного. И не словом, но делом красна его память. В эпоху великого общественного возбуждения и подъема, в эпоху великих реформ прошлого века он удалился в свое сельское уединение. И здесь вложил всю волю свою и всю душу в единое и живое дело, в дело создания церковной школы, школы церковного духа, школы под сенью под сенью Церкви. Это был творческий опыт. Вскоре он был повторен сверху и во Всероссийском размахе, через учреждение церковно–приходских школ. Смута снесла и разорила церковно–народную школу. Живое преемство дела прервалось. Но замысел остался жив и с новою силою оживает, должен ожить теперь, как творческое задание в предстоящей борьбе за народную душу, за подлинную и Святую Русь. И память воскрешает уроки прошлого опыта, иногда прямые, иногда назидательные от обратного.

Школьное дело было для Рачинского своеобразным хождением в народ. Его педагогическая мысль сложилась под живым впечатлением острого разрыва и разъединения общества и народа. В освобождении крестьян он почувствовал и увидел пробуждение и призыв «многочисленнейшего из христианских народов» к творческой жизни, к духовной свободе. «Историческая минута, переживаемая нами», говорил Рачинский в конце 80–х годов, «минута великая и страшная!. «Ныне начинает слагаться умственный и нравственный облик самого многочисленного, самого сплошного из христианских народов вселенной», повторял он лет десять спустя. Народ пробудился, и приносит с собою и великое религиозное богатство, и великую религиозную потребность. Рачинскому казалось, что народ свидетельствует свою окончательную и непреложную решимость и волю жить и быть в Церкви, и через Церковь расти и развиваться. Этого убеждения в нем не колебали наблюдение над темными сторонами народного быта. Он верил в «ту высоту, ту безусловность нравственного идеала, которая делает русский народ народом христианским по преимуществу». И в этой вере повторял Хомякова и Достоевского. «Русский народ», полагал Рачинский, - народ глубоко верующий, и первая из его практических потребностей , наряду с удовлетворением нужд телесных, есть общение с Божеством ». И народ умеет, удовлетворяет эту потребность, и удовлетворять эту потребность в Церкви. «Среди тягостного однообразия серой, трудовой жизни, среди лжи и пошлости, веющей от полуобразованного слоя сельского населения, где просвет для души нашего крестьянина, где отзыв на те стремленья, которые лежат на дне этой души, составляют существеннейшую ее суть? В церковном празднике, приносящем ему полуискаженный отголосок древнего дивного напева; в баснословном, но согретом верою, рассказе темного странника; в долго откладываемом, наконец, удавшемся походе в дальний монастырь, где его молитва обретает достойные ей звуки, укрепляющую ее обстановку, где он видел, увы! лишь признак истинно христианской жизни, и еще все чаще и чаще ныне - в долгих чтениях, при свете лучины, в бесконечные зимние вечера - Священного Писания или Жития Святых». И силою вещей, силою народного духа и влечения накладывается религиозная и церковная печать на народную школу, на сельскую школу. «Религиозный характер всегда присущ русской сельской школе», говорил Рачинский, «ибо постоянно вносится в нее самими учениками». «Наша бедная сельская школа, при всей своей жалкой заброшенности, обладает одним неоцененным сокровищем. Она - школа христианская; христианская потому, что учащиеся ищут в ней Христа ». «Из дому они выносят и вносят в «школу духовную жажду»,…интерес к вопросам веры и духа». Во всех насажден живой и зародыш благочестия: истинное благоговение перед еще неведомою святыней, глубокое уважение к знанию вещей божественных, живое чувство красоты внешних символов богопочитания», - и смутный, но твердый религиозный и нравственный идеал. «Монастырь, жизнь в Бога и для Бога, отвержения себя, - вот, что совершенно искренно представляется конечною целью существования, недосягаемым блаженством этим веселым, практическим мальчикам…Монастыря они и не видали. Они разумеют тот таинственный, идеальный, неземной монастырь, который рисуется пред ними в рассказах странников, в житиях святых, в собственных смутных алканиях их души»… Школа должна насытить эту таинственную внутреннюю жажду, укрепить и осуществить врожденный религиозный характер. Ибо школа есть не только образовательное, но, прежде всего, воспитательное дело. Сельская школа не может быть «простым приспособлением для научения крестьянских ребят чтению и письму, элементарному счету, словесным символам господствующего вероисповедания». «Начальная школа должна быть не только школой арифметики и элементарной грамматики, но, скорее всего, - школой христианского учения и добрых нравов, школой жизни христианской». В ней должно осуществляться такое высшее духовное задание. И вот, Рачинский с горечью и тревогой убеждается, что в существующей и устрояемой сверху начальной школе если и осуществляется какое - нибудь задание, то задание глубоко чуждое и далеко коренному народному духу. С шестидесятых годов народная школа строится по иноземному образцу, по отвлеченному гуманистическому идеалу, вдали от Церкви, даже с подозрительностью к Церкви и Ее духу. И в этом сказывается и отражается отрыв и отпадение культурного меньшинства русского общества от Церкви, от исконных начал религиозно–исторической жизни русского народа. Такая школа остается народу непонятной, не отвечает его лучшим и святым запросам, и если оказывает на новые поколения большее или меньшее влияние, то всегда опасное, - вносит духовное и вместе с тем социальное разложение в сельскую среду. Она вводит крестьянскую молодежь в какой–то новый и чужой мир, срывает ее с живых бытовых корней, приобщает к какому–то другому строю и жизни. Она создает и вселяет противоречья в народную душу. Самым строем и составом своим она колеблет религиозные устои, наводит на сомнения. «Прежде всего, внимание учеников сосредотачивается на учителе», описывает Рачинский… «Человек новый, совсем непохожий на отца и деревенских соседей, одетый как барин, вхожий к господам, и говорит он, как барин. Это - все оттого, что он очень учен, много знает, знает все. Говорит он ласково. По большей части, он человек добродушный, и ребята скоро привязываются к нему. Говорит он и о Боге, но неохотно и мало. Постов он не соблюдает, (да и как их соблюдать?) Это значило бы, на добрую половину дней в году отказаться от общения с людьми почище. (Не утренние же делать визиты?) В Церковь он ходит, но пользуется всяким предлогом, чтобы в нее не ходить.… Мало–помалу оказывается, что все это - не его личные странности, но что, как он, живут все господа, все ученые люди в сюртуках, которых от господ не разберешь. Они даже, эти господа, часто между собою посмеиваются над всем этим, и над постами, и над церковными службами, а всего чаще над батюшкой и дьячком. Видно, все это ученым людям не нужно. Церковь, приверженность к Боженьке - дело мужицкое, дело людей серых и темных.… С этим мальчик и оставляет школу. Да, это так. Все божественное, все церковное, это - только для нас, пашущих землю, учащихся на медные гроши. Люди ученые, господа, без всего этого обходятся. А заповеди Божии? Разве чтут их господа? Разве помнят они день субботний? Разве чтут отца и матерь более, чем мы? «И эти детские впечатления подтверждаются и закрепляются в дальнейшей жизни, под «влиянием той низшей господской среды, которая мелькнула в школе» перед детским взором. Выход за пределы семьи и сельского быта для крестьянского ребенка всегда оказывается соблазнительным. Но всего острее и резче этот соблазн является в образе сельского учителя, пришедшего из новой школы, из учительских семинарий, из городских школ, из низших классов гимназии. По происхождению он связан с деревней, но духом оторван от нее навсегда. «Он вполне отпадет от крестьянской среды, и, поступивши на места, вдали от своей родины, прямо примыкает к среднему слою сельского общества, состоящему из духовенства, небогатых помещиков, кабатчиков и деревенских кулаков». Он бесповоротно переходит «в разряд господ (в крестьянском смысле этого слова)». Его склад и стремления чужды народному быту. «Он приобрел некоторые сведения, отрывочные и скудные; он вдохнул того воздуха, коим дышат образованные классы; их жизненный склад умственной и нравственный, мелькнул пред ними в живых образах несравненно более красноречивых, более властных над мыслью и духом чем всякое книжное учение. Мало того, он сам стал гражданином, хотя последним, этого мира образованности и знания, сам стал спицей - и последнею ли, - в колеснице умственного прогресса. Отныне взоры его обращены туда, по крайнему разумению его, - к верху. Оттуда свет, там же знание, там высший строй жизни». Об этом мире, конечно, он узнает понаслышке, из десятых рук, в опрощенной и опошленной передаче. Но этим миром он пленен. И дух этого мира в существе своем чужды и даже противен Церкви, а потому и подлинной сути народа. Таким образом, вопрос о сельской школе в понимании Рачинского получает острый и принципиальный характер. «Вопрос о современной русской школе», справедливо находил он, «не есть вопрос программ и более или менее практически устроенного надзора. Это вопрос роковой и грозный». Предстоит решить вопрос о самых основах и устоях духовной жизни и культуры, предстоит сделать выбор среди противоположных определений и путей. Русские верхи ушли от Церкви, и этим самым ушли от народа. Внешняя грань снята в освобождении крестьян. Как снять более глубокую и внутреннюю? Вести ли верхам за собою народ, возвращаться ли к народу? «Быть может, все то, к чему стремятся программы наших сельских школ, - и благочестие, и церковность, и самая христианская нравственность, - все это у нас уже умерло, как, по уверению многих, все это умирает в Западной Европе; все это - лишь символы и формулы отжившего строя мыслей, обреченного на гибель порядка вещей. Не обязаны - ли мы откровенно и прямо внести в сельскую школу ту новую жизнь, столь роскошно и быстро, столь победоносно, и смело развившуюся в образованных слоях нашего общества? Заменить учение о добрых нравах учением, о нравах свободных, старое благочестие, поклонение недоказанному Богу - поклонением естественному человеку, этому высшему выражению мировых сил, доступному нашему здравому смыслу? В праве ли мы скрывать ту истину, которою мы живем, от людей темных ищущих света?«… Рачинский подчеркивает, что в такой резкой постановке для большинства «этот вопрос, столь естественный и логический, звучит так странно и дико», - «при такой мысли нам становится страшно и жалко». В половинчатой нерешительности «стыдно сказать и нет, и еще стыднее, сказать да» - не от тайной ли неуверенности в новых учениях, в новой нравственности?… Из этой нерешительности пора выйти, и вернуться к вечным устоям. Конечно, для этого нужен «внутренний подвиг». «Нужно нам выйти», говорит Рачинский, «из того лабиринта противоречий, в который завела нас вся наша внутренняя история нового времени - совместное расширение нашего умственного горизонта и сужение кругозора духовного, совместное развитие у нас европейской культуры и крепостного права. Внешний узел разрублен. Пора разрешить внутренний… Достаточно оплакивали мы тот раковой разрыв, который составляет суть нашей внутренней истории нового времени и однако не мешал в великие минуты этой истории нашему полному единению. Пора нам вспомнить, что у нас под ногами есть общая почва, и твердо сознательно стать на нее. Пора сознать, что настало время взаимодействия, благотворного на обеих сторон , не того мгновенного, случайного взаимодействия и единения, которое вызывается событиями чрезвычайными, а взаимодействия постоянного, ежедневного. Почва этого взаимодействия этого единения - Церковь; орудие его - школа, и по преимуществу - школа сельская». Здесь и могут и должны встретиться духовные общества и народ в едином и совокупном творческом делании и строительстве, в созидании цельной и единой культуры, на вечных устоях, в верности преданию и истории, в полноте пережитого искуса и опыта. Для народа это будет раскрытием его исконных заветов стремлений. Для общества - возрождением и обновлением. Скромный, как будто, и ограниченный вопрос о сельской школе в сознании Рачинского вырастал до великих размеров. И в этом был он прозорлив и прав. Вопрос о сельской школе, обостренный безмерным многолюдством «народа» по сравнению с меньшинством «верхов» в последнем пределе своем был и есть вопрос категоричного духовного и культурного самоопределения. Рачинский верно и тонко ставил его: он не звал возвращаться к народу по кровным или органическим мотивам; он звал возвращаться в Церковь, чтобы там, как меньшего, но лучшего брата, встретить народ, который отсюда еще не ушел и хочет здесь возрасти и жить.

Делая скромное, повседневное, практическое школьное дело, Рачинский понимал весь его сокровенный и решительный смысл. С практической сдержанностью он остерегался торопливых обобщений, преждевременного максимализма. Он зорко глядел и четко обозначал последнюю цель, воцерковление русской души чрез воцерковление школы, - но с такой же зоркостью он его понимал, что осуществиться она может только в медленном процессе творческих рождений. Рачинский всегда подчеркивал то, что для него было самоочевидным, - что каждая школа есть живое и творческое дело, соборное сотрудничество и взаимодействие учащих и учащихся. И потому вопросы организации и программ для него получили вторичное значение. Их нельзя разрешить наперед, и даже обобщение опыта не может получить вяжущего и общезначимого характера. Жизнь школы зависит, прежде всего, и больше всего от ее личных участников, от личности ее руководителей и наставников. И в этом вся трудность школьного вопроса. В общем виде и наперед можно и достаточно определить только основные задания и приемы. Все остальное остается на волю творческого почина. И сделанный опыт получает смысл вдохновительного примера - не для повторения, но для подражания, свободного и живого. Вот почему Рачинский с таким вниманием останавливается на вопросе об учительском составе в народных школах. По его справедливому определению, «учительство в русской школе не есть ремесло, но призвание, низшая степень того призвания, которое необходимо, чтобы сделаться хорошим священником». Поэтому первым и основным учителем в сельской школе должен быть сам священник. Школа должно быть «органом Церкви». Школьное дело должно быть осуществлением учительного призвания Церкви. И этим определяется место священника в школе. Он здесь не только учитель, но, прежде всего пастырь и духовник. В его учительстве осуществляется его пастырство в отношении к юной части его паствы, - его учительство началось до школы и не прекратиться после нее, оно простирается за ее приделы, охватывает всю жизнь. И это придает ему особый смысл. В таинстве священства, напоминает Рачинский, «в числе других даров Духа Святого, сообщается и благодать наставления в вере». И этим вносится таинственное освящение в самое существо школьного дела. Священник, как учитель, имеет возможность сказать каждому из учеников то слово, в котором нуждается душа его, и та власть взять и решить, которою он облечен, придает этому слову такую силу, которой никогда не достигнуть слову светского человека». Вокруг священника должен собираться остальной учительский состав. Рачинский считал, что «школьных учителей должна плодить сама сельская школа». Не только потому, что специальные учительские школы его времени, по его оценке, были поставлены неудовлетворительно, и он опасался их не народного и кощунственного, чуждого духа. Но, прежде всего потому, что только таким путем, казалось ему, обеспечивается живой и жизненный характер школьного дела. «Приобретение практических навыков преподавания, истинного понимания обязанностей учителя относительно учеников», говорит Рачинский, «совершается гораздо успешнее в живой действительной школе, где ученики являются целью, а не средством, чем в экспериментальных школах при учительских семинариях, где ученики более или менее отводятся на степень учебных пособий для преподавания педагогики и дидактики. Лучшая школа для начинающего учителя - не упражнение в давании образцовых уроков, но в поручении ему, под руководством опытного наставника, последовательного, сообразно с его силами дела, сопряженного с ответственностью, сперва легкого потом постепенно осложняющегося». При такой постановке учительской подготовки школа естественно превращается в живой организм. Он как бы вырастает из жизни. И это связано с ее назначением быть «органом Церкви, в самом широком смысле этого слова», т. е. прежде всего органов той малой, приходской Церкви, духовному возрастанию которой она призвана служить. В школе должна отражаться эта Церковь, и потому никогда школа не должна быть приходскою, ибо «за приходом после деревни остается значение единственного действительного, живого союза в нашем сельском быту, и притом союза духовного. Церковность школы в понимании Рачинского совсем не означает клерикального и тем более «ведомственного» характера. Церковною может быть любая школа. Эта характеристика ее внутреннего строя, - церковна школа, если она «школа благочестия и добрых нравов». «Поручена» она должна быть священнику. Но вместе с тем она должна быть делом всех церковных элементов сельского населения , духовных и светских, без различия состояний и сословий». И живою школа становится только тогда, когда вокруг нее создается атмосфера, в коей возможно насаждение и благочестия, и добрых нравов, и жизни христианской». Рачинский был далек от оптимизма в расценке этой действительной сельской «атмосферы», в счете и разборе наличных сил школьного строительства и дела. И к сельскому обществу, и к сельскому духовенству он относился довольно сурово и строго. Духовенству он вменял в вину чистое равнодушие к школьному пасторству, хотя и находил для этого объяснение и извинение в неладице существующих условий. но из этого он делал вывод только о необходимости всеобщего творческого напряжение и подъема, и обращал возбудительный призыв и к наличному пасторству, и к будущем, и ко всему обществу. «В делах свойства духовного», говорит Рачинский, «в делах неизмеримой важности и длительности безграничной, каково дело народного образования, нужно иметь в виду не только то, что есть, но и то, что может и должно быть. Для всякого творческого акта нужна воля, нужна вера, хотя в зерно горушечно - в данном случае вера в несокрушимость Церкви, как вечного союза и мирян и духовенства, как живого тела с Главою Небесным, твердая воля осуществить этот союз во всех отправлениях жизни духовной. Явления, так называемой материализации, в сфере вещественной призрачные, совершаются ежедневно в духовной жизни… Далеки мы, по многообразным немощам и мирян и духовенства, от идеала школы истинно церковной. Глядя на дело со стороны, легко в нем отчаяться. Но стоит только смиренно и искренно приложить руки к этому делу, чтобы никогда более их не отнимать, - так отраден, так многозначителен каждый малейший шаг на этом пути»…

Сельская школа должна быть школою благочестия. И этим определяется в ней сосредоточенное место Закона Божия. Это не только один из предметов преподавания, хотя бы и главный, именно живое сосредоточие школы. О преподавании Закона Божия Рачинский говорит немного, перелагая центр тяжести на пастырское творчество и самодеятельность приходского законоучителя. Но со всею силою он подчеркивает, что классное обучение должно оживляться практическим участием школьников без совершении богослужения в качестве чтецов и певцов. С этим связывается и введение в основной круг преподавания церковно–славянского языка и церковного пения. «Религиозный, церковный характер, налагаемый на нашу школу силою вещей», говорит Рачинский, «обуславливает ее резкую особенность - учебную программу, отличающуюся от учебных программ всех школ иноземных». Усиленное преподавание церковно–славянского языка имеет не только прикладное значение. Рачинский подчеркивает его исключительный воспитательный смысл. «Обязательное изучение языка мертвого, обособленного от отечественного целым рядом синтаксических и грамматических форм, а между тем столь к нему близкого, что изучение его доступно на первых ступенях грамотности, - это такой педагогический клад, которым не обладает ни одно сельская школа в мире. Это изучение, составляя само по себе превосходную умственную гимнастику, придает жизнь и смысл изучению русского языка, придает незыблемую прочность приобретенной в школе грамотности». Но церковно–славянский язык открывает доступ к несравненным и незаменимым сокровищам высшего духовного творчества и вдохновения, - к Священному Писанию, к богослужебным книгам. На самих уроках славянского языка дети вводятся в область высших откровений истины, красоты и правды. Самое обучение грамоте получает новый и живой смысл, если начинать со славянской грамоты, «со звукового разбора и писания самых кратких, самых употребительных молитв». «Ребенок, приобретающий за несколько дней способность писать» Господи помилуй и Боже милостив, буди мне грешному , заинтересовывается делом несравненно живее, чем, если вы заставите его писать: оса, усы, мама, каша…» Обучение славянскому языку начинается с употребительных молитв и должно быть доведено «до полного понимания языка церковно–славянского Нового Завета». Для этого Рачинский рекомендует «неоднократное, внимательное чтение в классе всех четырех Евангелий, сперва с помощью русского перевода, а потом по одному церковно–славянскому тексту, с терпеливыми остановками на каждом обороте, который может подать повод к недоразумению»… Так уроки славянского превращаются в повторительные и дополнительные уроки Закона Божия. Наряду с чтением Евангелия необходимо чтение Псалтири, что давно осознано в непосредственной практике сельского обучения. «Псалтирь - единственная священная книга, проникшая в народ, любимая и читаемая им, и того, что в ней непосредственно понятно, уже достаточно, чтобы потрясать сердца, чтобы дать выражение всем скорбям, всем упованиям верующей души… Школа обязана укрепить наш народ в обладании этим сокровищем назидания и поэзии, раскрыть несколько это возможно, перед своими учениками его высокий дух, вечный смысл». Псалтирь и Часослов должны быть в ежедневной школьном употреблении. С большою точностью и чуткостью разъясняет Рачинский глубокий воспитательный смысл «постоянного чтения и перечитывания этих книг». «Псалтирь», говорит он, - высочайший памятник лирической поэзии всех веков и народов. Содержание его - цельное и вечное. Это постоянное созерцание величия и милосердия Божия, сердечный порыв к высоте и чистоте нравственной, глубокое сокрушение о несовершенствах человеческой воли, непоколебимая вера в возможность победы над злом при помощи Божьей. Все эти темы постоянно в оборотах речи неисчерпаемой красоты, силы и нежности». Часослов состоит из тех же Псалмов и молитв, Псалтирью вдохновленных». Эта неповторимая сила Псалтири засвидетельствована всею историей Церкви. «Самая пророческая из пророческих книг, она стала азбукой христианства, и положила на христианском сознании и чувстве неизгладимую и властную печать. И в то же время она остается венцом молитвенного песнопения, недосягаемым образцом, неиссякаемым источником, питающим поэтическое творчество двух тысячелетий», - «величайшее чудо во всей истории всемирных литератур». И чуткий духовный взор народа давно разглядел это сокровище и это чудо, полюбил его и сроднился с ним. «Случалось ли вам», спрашивает Рачинский, «при вынужденной ночевке в крестьянской избе, осмотрев от скуки всю скудную ее обстановку, раскрыть ту единственную книгу, в почерневшем от времени переплете, которая лежит под полкою с образами? В огромном большинстве случаев, эта книга - Псалтирь. Запятнанные ее страницы, обтерты ее углы. Но не одна грязь мозолистых рук оставила эти пятна. Тут есть капли воска, капли слез медленно падающих на эти страницы во время долгих ночных чтений по дорогим покойникам. Не рассеянною небрежностью истрепаны эти углы, но благоговейным переворачиванием этих страниц, быть может, многими поколениями. И при всяком чтении, для чтеца, по мере его умственного и нравственного роста, ярким пламенем вспыхивал внутренний смысл того или другого речения, до сих пор для него непонятного и с каждым чтением дороже становилась ему старая книга, лежащая под образами»… Псалтирь раскрывает пред ребенком небесную высоту, окрыляет, освежает и освещает его душу. И вместе с тем открывает для него доступ и возможность «постоянно участвовать в совершении величайшего из художественных действий, завещанных нам творчеством веков - в исполнении наших церковных служб». И это новая великая не только художественная, но и нравственная школа. «Учение в школе еще не началось», записывает Рачинский в один субботний вечер. «Завтра соберутся ученики, чтобы петь обедню. Но ученица из самой дальней деревни нашего прихода (18 верст) уже тут. Она поет на правом клиросе: это радость и гордость ее жизни. Из темной глубины притвора, из - за густого напева мужчин, она вознесена на высоту того таинственного алтаря, в который он не может вступить. О ней молятся в сугубой ектении. Те святые и страшные слова, от которых содрогаются сердца и гнутся колени - она оглашает ими Церковь, и мало помалу, в строгом строе созвучий, в благоговейном внимании, напрягающем весь хор, перед нею раскрывается глубокий смысл этих слов, неизъяснимая никакими школьными толкованиями». С исключительным проникновением Рачинский описывает совершение великопостного Великого Повечерия (Мефимонов) в его школе, и подчеркивает все оттенки этой неподражаемой священной службы с ее, действительным, неописуемым драгоценным перлом, Каноном преп. Андрея. В великой простоте здесь разверзаются неоглядные глубины, и над ними недоступные высоты. Пение и чтение за этой службой, конечно, есть несравненный урок не только благочестия, но и духовной тонкости и культуры. Конечно, сельская школа за краткий срок рядового обучения не может до конца раскрыть все глубины богослужебного богатства. Нельзя поспеть научить действительно хорошему церковному чтению, чтению с разумением. Но можно заложить для этого твердые и незыблемые основы. И в этом залог «элементарной, но прочной грамотности». Рачинский верно отмечал, что только церковно–славянский язык дает в условиях сельского быта живую возможность плодотворного и «постоянного упражнения в грамотности». Ибо он открывает доступ к нужным, доступным и безусловно полезным книгам. «Неисчерпаемая богатство нашего богослужебного круга, - этого сокровища поэзии, нравственного и догматического поучения, наряду со священным Писанием и житиями святых, дают постоянную пищу уму, воображению, нравственной жажде нашего грамотного крестьянина, поддерживают в нем способность к тому серьезному чтению, которое одно полезно и желательно». «Кто овладел хотя бы только службами Страстной Седмицы, тот овладел целым миром высокой поэзии и глубокого богословского мышления»… «Тот, кто это понял, кто это почувствовал, кто своим чутьем довел до сознания безграмотных слушателей хотя бы десятую долю этого вечного содержания, - можно ли отказать ему в умственном, в художественном развитии?» - спрашивает Рачинский. «Можно ли сомневаться в том, что ему будет доступно по содержанию и по форме все, что представляет прочного и истинно ценного наша светская литература?» И то же нужно сказать о церковном пении древнего стиля. «Тому, кто окунулся в этот мир строгого величия, глубокого озарения всех движений человеческого духа, тому доступны все выси музыкального искусства, тому понятны и Бах и Палестрини, и самые светлые вдохновения Моцарта, и самые мистические дерзновения Бетховена и Глинки»… Не часто это осуществляется, но всегда возможно, для каждого в меру врожденной восприимчивости и одаренности. - Так школа славянского чтения и церковного пения становится школою умственного, и нравственного, и этического воспитания, школою духовной культуры. В такой школе ребенок раскрывается в действительности человека, по образу и подобию Божию.

Образовательный объем начальной сельской школы при четырехлетнем ее курсе Рачинский определял довольно скупо. Он ограничивал его русской грамотой и арифметикой целых чисел. Он не допускал возможности прочного усвоения слишком большого запаса сведений и потому переносил центр тяжести на образование и приобретение практических навыков и умений. На такие навыки, а не на сообщение некой «энциклопедии реальных знаний» должно, по его мысли быть направлено внимание преподавателя. На уроках русского языка за четыре зимы можно или следует научить и приучить школьников: 1) говорить без ошибочных местных оборотов и речений;2) читать с полным пониманием доступную по содержанию прозу и стихотворения «Пушкинского периода» и 3) писать без ошибок против грамоты и правописания обиходные письма и бумаги, нужные в крестьянском быту. В сущности, этот объем не так уж мал. Рачинский дает примерный перечень произведения для чтения. К творениям Пушкина и Гоголя он присоединяет из русских Семейную Хронику, Князя серебряного, исторические романы Лажечникова, Загоскина, условно, рассказы Печерского; из всемирной литературы Гомра, исторические драмы Шекспира, Потерянный Рай. Весь Гоголевский период он исключает и исключает по дельным основаниям. Во–первых, из–за слишком сложного стилистического строя, «затрудняющего быстрое понимание и плавное чтение». И, главным образом, во–вторых, потому, что «в массы проникают только произведения вечные», и весь «Гоголевский период русской литературы остается и навсегда останется недоступным русскому народу». Ибо, «он не более, как яркое отражение переходного состояния русского, от части европейского общества, отражение таких внутренних процессов его сознания, которое не имеет ни общественного, ни всенародного значения». Он, думалось Рачинскому, вообще скоро устареет и «переживет нас только Война и Мир ». Толстой, находил он «еще должен написать книгу, которая проникнет в самую глубь народа и останется, и эту книгу он напишет». Вводить сельских ребят в чужой и чуждый мир, Рачинский считал ненужным и даже опасным. Но здравое чутье детей само производит выбор, и что же делать «если им легче проникнуть с Гомером на греческий Олимп, чем с Гоголем в быт петербургских чиновников»… С особенной силой Рачинский выдвигает Пушкина, начиная со сказок до прозы и Годунова. «Его творчество, что - всемогущий талисман, сразу раздвигающий вокруг каждого грамотного тесные пределы времени и пространства, в котором до тех пор вращалась его мысль»… - Преподавание арифметики Рачинский ограничивает областью целых чисел, при чем считает ненужным постепенность перехода от первого десятка к сотням и т. д. Он обращает внимание на то, что у сельских детей, при «необыкновенной восприимчивости количественного созерцания», уже имеется на лицо, хотя и в представлении только, «бесконечная перспектива чисел, группирующихся по системе, известной им по копейкам, гривенникам и рублям». При обучении счислению нужно ставить конкретную и практическую задачу - развить быстрый и верный умственный счет. Дальнейшее расширение программы Рачинский считает целесообразным только при увеличении учащего персонала, полагая, что, в противном случае, вместо действительных получаются мнимые знания. Но дальше арифметики дробных чисел и элементарной физики он вообще не идет. Преподавание отечественной истории представляется ему чрезвычайно трудным. Живое изучение природы в зимнее время не возможно. Зато возможно и нужно развивать технические сведения и навыки, заводить специальные ремесленные и земледельческие школы. Но сквозь эти рассуждения Рачинского просвечивает еще одна общая и определяющая мысль: сельская школа есть школа окончательная. И она готовит и должна готовить в жизни в сельском быту. Здесь Рачинский встречается с трудным вопросом, как быть в тех случаях, когда открывается для отдельных школьников материальные и духовные возможности продолжать образование. «Средне–образовательные заведения» его смущают, как «рассадники не просвещения, но чиновничества»… Окончательный, бесповоротный разрыв с крестьянской средою, неизбежный при таком шаге, редко вознаграждается приобретением научного образования», в особенности, если образование прерывается до окончания полного гимназического курса. Рачинский ищет «иных путей, чем помещение в наши теплицы для выгонки чиновников». Но интересны здесь не его практические предположения, а необходимость самого вопроса при церковно–народной постановке сельской школы. Вся русская школа выше элементарной ступени имеет другой стиль, насыщена другим духом, а не народным и не церковным. Здесь снова сказывается резкий разрыв и раскол общества и народа, верхов и массы. При нем всякое дальнейшее образовательное восхождение означает отрыв от быта, от среды, от семьи, переход в мир «господ». Единственный путь, до известной степени предохраняющий от разрыва, открывается через духовную школу. Но и здесь Рачинский не без оснований колеблется, при сложившемся в прошлом типе духовных школ. Он не ставит вопроса в общей и четкой форме, но вопрос подготовляется всем ходом его размышлений. Сельская школа, как единственная школа для сельских детей, должна быть сразу и окончательной и подготовительной, и потому должна быть низшей ступенью в восходящей системе школ, но при том системе единого типа и духа . Продвижение по этим ступеням, конечно, зависит от личной одаренности и от внешних условий. Но возможность такого продвижения должна быть открыта. Иначе сказать ставится на очередь осуществление школ высших ступеней церковного духа, под сенью Церкви, подобно начальным школам, раскрывающим сокровищницу Церкви и живущим, как Ее органы. Рачинский не говорил, но вряд ли не думал об этом. Но это равнозначно коренному переустройству всего школьного дела. В его время это было несвоевременно и невозможно.

В педагогических размышлениях Рачинского многое устарело. Разлагающие процессы, которых он так боялся, изменили всю народную среду, ниспровергли ту бытовую цельность и твердость, ту легкость народного духа, из - которых в своих думах он исходил. После смуты сельская среда стала совсем иной. И вместе с тем основной замысел Рачинского остается в полной силе. Быть может именно теперь и только теперь он становится до конца общепонятным. При восстановлении и возрождении России школа должна быть внутренне единой и цельной, изнутри определяется единой идеей и более, чем идеей. Если во времена Рачинского было справедливо сказать, что «только в качестве органа Церкви» школа в силах справиться с «нравственной сутью русского человека», уже заложенный в русском ребенке, со всею сложностью могучих, но и опасных задатков, прирожденных русской душе, - то в сколько раз справедливее это теперь, когда до дна взбудоражена, и потрясена, и отправлена эта душа, и прошла чрез омуты зла и бесстыдства. Вправить духовный вывих можно только в напряженном творчестве всецерковном. Только внутри Церкви, в Ее недрах можно уврачевать взвихренную душу. И более того, в действительности уже неотразимо зарождается церковная школа, в случайных и в переливчатых формах. Ибо Церковь не прекращает, но усиливает свой учительный подвиг. И учительство Церкви силою вещей выходит за пределы нравственного душепопечения, ибо верующее самоопределение стало теперь невозможно без твердого и четкого решения мировоззрительных вопросов. В это учительство неизбежно вовлекается весь состав церковный, и пастыри, и миряне. Не время определять, как далеко отходит теперь этот процесс. Нет возможности это учесть. И не следует увлекаться оптимистическими надеждами. Несомненно одно, этот процесс начинается или начнется, ибо не может не начаться, - конечно, не сразу и не везде. Это учительство имеет молекулярный характер, вспыхивает по местам, - и в том его сила, и залог силы. Церковные школы возникнет и при лучших условиях вряд ли сверху, по заранее обдуманному и единообразному плану. Она будет проявлением творческой самодеятельности небольших, но сплоченных, уплотненных ячеек или групп, - может быть, приходов, может быть, братств, может быть, нового неведомого еще типа организаций. Это будет строительство снизу, и только в нем опора возможному строительству сверху. Может случиться и так, что снова повторится расхождение школы казенной и школы церковно–народной по духу и по цели: два порыва, несмыкающиеся и не встречающиеся, но даже противоборствующие. Тем более этого можно опасаться потому, что останется надолго и одним насилием до конца не может быть устранено наследие советского школьного строя, сделанного теперь дренажем безбожной и безверной пропаганды. Во всяком случае, церковная школа никогда не может быть школою государственной. Но государство, как таковое, может и будет строить ее, как не государство строить и всю духовную культуру, которая только строится в государстве живыми и свободными силами народного гения духа. Школа церковная и в прошлом, поскольку она существовала, государственной не была. Рано загадывать далеко вперед. Но одно наперед должно сделать ясным. Церковно–школьное строительство не может и не должно ограничиваться начальной ступенью. Оно должно раскрыться в целостную и законченную систему непрерывно восходящих ступеней. Этим выдвигается целый ряд совершенно новых творческих заданий. Главная трудность не в создании начальной школы церковного типа, для которой есть примеры и опыты в прошлом. гораздо сложнее и загадочнее высшая ступень. Для нее прообразов искать придется в слишком далеком и отчужденном прошлом, может быть, в огласительных школах седой христианской древности, разраставшиеся временами и по местам в подлинные школы мудрости и любомудрия. Во всяком случае, не школы ближайшего и родного прошлого подадут здесь пример. И прежде всего потому, что они были существенно внецерковные, они не были «органом Церкви». Закон Божий был в них рядовым предметом преподавания, часто даже побочным, слишком рыхлою и формально–внешнею связью соединялся с остальным кругом предметов, тонул среди них, - так что выключение его из программы ничем не сказалось бы, на чем не отразилось бы. И более того, слишком часто он бывал как бы лишним в школьной системе, и часто чувствовалось мучительное противоречие между Законом Божиим и той идеей, которая скрыто или явно, по самому заданию осуществлялась в преподавании общем. Идеал Гомера и греческих трагиков, идеал римских поэтов и историков слишком далеко уходил от церковного идеала. Такая школа не была и не могла быть «преддверием Церкви». Немногим лучше обстояло и в школах духовных, многострадальных в своей истории. Не найдется пригодного образца и в конфессиональной школе Запада. Ибо церковная школа не есть школа конфессиональная. Церковь не исповедание, но неизмеримо больше. Как сделать «Закон Божий» и христианские вероучения живым сосредоточием школьной жизни и школьного творчества - это не вопрос программ или организации. В некоторой мере опыт Рачинского дает указания в этом вопросе. Начинаться снизу церковно–школьная сеть должна с некоего подобия его сельской школы. Но раскрытие богослужебного и исторического богатства Церкви должно быть более полным и глубоким. В нем могут найти для себя основание и опору многие школьные дисциплины, исторические, прежде всего. Гораздо шире должна быть раскрыта в школьном творчестве картина Церкви в ее исторических судьбах. Гораздо глубже должна быть исчерпана библейская сокровищница. И в этом определиться и закалиться пробуждающееся мировоззрение, так начнет расти в школьнике христианин, живой, хотя и юный член Церкви, участвующий и опознающий себя таковым и утверждающий это в своей воле. Это главная задача, - создание и укрепление церковного стиля и характера в школьнике. Вопрос программ и слияние их в живое и единое целое при всей своей сложности и трудности, остается все же на втором месте. Конечно, церковно–школьное строительство возможно только в живой связи общего строительства церковной культуры. Путь к воцерковлению - христианская школа - только в порядке воцерковления, в воцерковленной уже жизни возможна. Это - мнимый круг. Это значит только то, что церковную школу может создать только Церковь. И нужно прибавить, понятие воспитания в существе своем шире его обиходного значения. Воспитание не есть только воздействие старших на младших. Воспитанием является всякое заражающее взаимодействие лиц или слов, влияющих односторонне или обоюдно друг на друга. В этом смысле вся культурная жизнь есть некое соборное воспитание И в нем воспитание младших есть только живой элемент. Напряженность культурной жизни, творческой и собирающей, есть непременное условие жизненности школы. Еще резче это сказывается в деле школы церковной, церковной на деле, а не по имени. Путь к религиозному воспитанию русского народа, русская церковная школа осуществится только на святой Руси, пусть в пределах единственного прихода. Сеемое немощной человеческой рукою выращивает Всемогущий Бог. автора Коуэл Франк

ШКОЛЫ И УЧИТЕЛЯ До заката республики образование многих римских детей было возложено на школьных учителей. В одном из школьных упражнений так описан день римского школьника:«Я просыпаюсь еще до того, как рассветет, и, сидя на краю постели, обуваю башмаки и опорки, потому

Из книги Еврейский мир автора Телушкин Джозеф

Из книги Избранные сочинения второго Далай Ламы автора Муллин Гленн

ШКОЛЫ ВАЙБХАШИКИ Я ознакомлю вас с философией вайбхашики, придерживаясь следующего плана: (I) характеристика буддиста-вайбхашика; (II) подразделение на подшколы и (III) существующая структура философии вайбхашики.I. Характеристика буддиста-вайбхашикаФилософ школы

Из книги ВОДОЮ и ДУХОМ автора Шмеман Протоиерей Александр

ШКОЛЫ ЧИТТАМАТРЫ Я познакомлю с традицией философии читтаматры, придерживаясь следующего плана из трех пунктов: (I) характеристика философа школы читтаматра, (II) деление на подшколы, (III) существующая структура философии читтаматры.I. Характеристика философа школы

Из книги Библиологический словарь автора Мень Александр

ШКОЛЫ МАДХЬЯМИКИ Я буду рассказывать о школе мадхьямика по плану из двух пунктов: (I) характеристика философа-мадхьямика и (II) деление на подшколы.I. Характеристика философа-мадхьямикаХарактеристика философа-мадхьямика такова: этот тот, кто, придерживается философии

Из книги Апостольское христианство (1–100 г. по Р.Х.) автора Шафф Филип

Глава 5 ВОЦЕРКОВЛЕНИЕ 1. Ветхое и новоеПрежде чем завершить нашу работу, мы должны обратить внимание на ряд молитв и обрядов, которые, хотя и не связаны непосредственно с собственно чинопоследованием крещения, тем не менее, выявляют некоторые существенные стороны этого

Из книги Очерки по истории Русской Церкви. Том 2 автора

ПРОРОЧЕСКИЕ ШКОЛЫ термин, обозначающий: а) группы экстатических израильских прорицателей эпохи судей и первых царей и б) учеников и преемников *пророков–писателей.Первые назывались Бней ха–нви?м, сынами пророческими. Они жили сплоченными общинами (4 Цар 2:15 сл.), иногда

Из книги История русской церкви (Синодальный период) автора Цыпин Владислав

ШКОЛЫ В БИБЛЕИСТИКЕ направления в библ. науке, сложившиеся среди христ., иудейских и внеконфессиональных толкователей от древности до наст. времени. Ш. в библеистике характеризуются предпочтением тех или иных методов *герменевтики и *экзегезы, что определялось различ.

Из книги Очерки по истории Русской Церкви. Том II автора Карташев Антон Владимирович

Из книги Великий обман [Научный взгляд на авторство священных текстов] автора Эрман Барт Д.

Из книги Под кровом Всевышнего автора Соколова Наталия Николаевна

Из книги Исламский энциклопедический словарь автора Али-заде Айдын Ариф оглы

Начало школы После бесплодных воздыханий Геннадия Новгородского в ХV в. и Стоглавого собора о заведении училищ, иезуит Антоний Поссевин предлагал Ивану Грозному посылать русских юношей в Рим в униатскую коллегию св. Афанасия, или в иезуитские школы Литвы.Грозный, заведя

Из книги автора

Философские школы Ещё одна причина, по которой предложенное Мидом объяснение подлога не срабатывает, заключается в том, что большинство авторов Нового Завета не принадлежали иудейской традиции. Они происходили из язычников. На этот случай другие учёные попытались найти

Из книги автора

Окончание школы Зима 42-43-го года была нелегка. Здание экстерната не отапливалось, мы сидели на уроках в ватных пальто, шапках, валенках. В замороженных зданиях - ни воды, ни туалета. Писать в варежках невозможно, и бумага - ледяная. У брата Серёжи и у меня была отморожена

Из книги автора

7. Правовые школы а) Суннитские правовые школы Ханафитский мазхаб- Эпоним мазхаба Абу Ханифа (Имам Азам, Ан-Нуман ибн Сабит аль-Куфи)- Некоторые наиболее известные ученики Абу Ханифы:- Метод Абу Ханифы- Формирование ханафитского мазхаба- Источники ханафитского мазхаба-

← Вернуться